Елена Игнатова - Загадки Петербурга I. Умышленный город
Молодежь, вернувшаяся с войны, была воодушевлена победой и гордостью за свой народ, а в России все оставалось по-старому. «В продолжение двух лет мы имели перед глазами великие события, решавшие судьбы народов, и некоторым образом участвовали в них; теперь невыносимо было смотреть на пустую петербургскую жизнь и слушать болтовню стариков, выхваляющих все старое и порицающих всякое движение вперед» (И. Д. Якушкин. «Записки»).
Первая четверть XIX века — замечательная пора в жизни Петербурга. «Дней Александровых прекрасное начало», война с Наполеоном знаменовали приход нового столетия — и новой эпохи. Молодежь остро чувствовала разлад с прошлым, отжившим. Среди военных и статских, богатых аристократов и обедневших дворян появлялись, по выражению А. И. Герцена, «всходы другой России, не той, на которую весь свет падал из замерзших окон Зимнего дворца».
Смена царствований означала смену поколений. Молодежи 1810–1820-х годов правление Павла представлялось чредой мрачных анекдотов (лучше всего помнили его убийство), а царствование Екатерины II — далеким прошлым. Екатерининские вельможи казались тенями этого прошлого. А между тем Платону Зубову, фавориту Екатерины, в 1812 году исполнилось всего сорок пять лет. Герой Отечественной войны генерал П. П. Коновницын старше Зубова, генералы Н. Н. Раевский и Д. П. Неверовский — немногим моложе его, однако в глазах молодежи они люди нового времени, в отличие от Зубовых и Орловых.
Конечно, нравы не очень изменились, придворное искательство, страсть к чинам остались те же, но в начале царствования Александра I для успешной карьеры требовались широкая образованность и известная самостоятельность суждений. Во второй половине 1810-х годов «люди, возвращающиеся в С.-Петербург после нескольких лет отсутствия, выражали свое изумление при виде перемены, происшедшей во всем укладе жизни, в речах и даже поступках молодежи этой столицы: она как будто пробудилась к новой жизни, вдохновляясь всем, что было самого благородного и чистого в нравственной и политической атмосфере. Особенно гвардейские офицеры обращали на себя внимание свободой своих суждений и смелостью, с которой они высказывали их, весьма мало заботясь о том, говорили ли они в публичном месте или в частной гостиной, слушали ли их сторонники или противники их воззрений. Никто не думал о шпионах, которые были в ту эпоху почти неизвестны», — писал декабрист Н. И. Тургенев в своих мемуарах «Россия и русские».
«Все стали стремиться к чему-то высшему, достойному, благородному. Молодежь много читала, стали в полках заводить библиотеки… Жадное до образования юношество толпилось в залах на публичных курсах, в особенности у Г. Р. Державина, где происходили чтения любителей российской словесности и где читали Крылов, Гнедич… С трудом доставались билеты, а в охотниках просвещения недостатка не было», — вспоминал декабрист Н. И. Лорер. Это было время общего интереса к литературе и отечественной истории. Появление каждого нового тома «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина становилось значительным событием, тем более что до этого русское общество было плохо знакомо с отечественной историей.
Литературные собрания, полемика живо интересовали людей, далеких от словесности. Поэзии придавали значение особое, на поэтическое слово возлагались чуть ли не политические надежды. Крамольные стихи молодого Пушкина были известны всей образованной России[10].
В 1811 году в Петербурге начались заседания Общества любителей русского слова, которые вели А. С. Шишков и Г. Р. Державин. Полемика «Беседы» с новыми литературными направлениями приобретала общественный резонанс. «Воспрянувшее в разных состояниях чувство патриотизма подействовало, наконец, на высшее общество: знатные барыни на французском языке начали восхвалять русский, изъявлять желание выучиться ему или притворно показывать, будто его знают. Им и придворным людям натолковали, что он искажен, заражен, начинен словами и оборотами, заимствованными у иностранных языков, и что „Беседа“ составилась единственно с целью возвратить ему его чистоту и непорочность.
Маститый Державин… для заседаний „Беседы“ отдал великолепную залу прекрасного дома своего на Фонтанке… Чтобы придать собраниям более блеску, прекрасный пол являлся в бальных нарядах, статс-дамы — в портретах, вельможи и генералы были в лентах и звездах, и все вообще в мундирах… Дамы и светские люди, которые ровно ничего не понимали, не показывали, а может быть, и не чувствовали скуки: они исполнены были мысли, что совершают великий патриотический подвиг, и делали сие с примерным самоотвержением», — вспоминал в «Записках» Ф. Ф. Вигель.
В противовес «Беседе» в 1815 году в Петербурге образуется Общество арзамасских безвестных литераторов, или «Арзамас». Само его название вызывало улыбку, а «…благодаря неистощимым затеям Жуковского (секретаря общества. — Е. И.) „Арзамас“ сделался пародией в одно время и ученых академий, и масонских лож, и тайных политических обществ… — писал Вигель. — Кому в России не известна слава гусей арзамасских? Эту славу захотел Жуковский присвоить обществу, именем их родины названному. Он требовал, чтобы за каждым ужином подаваем был жареный гусь, и его изображением хотел украсить герб общества».
Почетные члены «Арзамаса» именовались «почетными гусями»; для приема в общество был разработан специальный шуточный ритуал. Самым молодым «арзамасцем» был Александр Пушкин, принятый в общество в 1817 году, после выпуска из Лицея и переезда в Петербург. «На выпуск Пушкина смотрели члены „Арзамаса“ как на счастливое для них происшествие, как на торжество. Сами родители не могли принимать в нем более нежного участия; особенно же Жуковский, воспреемник его в „Арзамасе“, казался счастлив, как будто бы сам Бог послал ему милое чадо. Чадо показалось мне (Ф. Ф. Вигелю. — Е. И.) довольно шаловливо и необузданно, и мне даже больно было смотреть, как все старшие братья наперерыв баловали маленького брата».
Однако дружной семье «Арзамаса» был сужден недолгий век — слишком разные люди собрались под его кровом. Некоторое время ничто не нарушало гармонии: литературные взгляды арзамасцев были сходны, а прочих предметов они касались мало. Но русское общество все более политизировалось, и сходства литературных вкусов для единства уже недоставало. Это становилось все очевиднее.
В апреле 1817 года в «Арзамасе» появился новый член — Михаил Федорович Орлов. Он был человеком известным: в 1814 году двадцатишестилетний генерал Орлов принимал капитуляцию Парижа. Но мало кто знал, что в том же году он стал одним из создателей тайного политического общества «Орден русских рыцарей», позже входил в Союз спасения и Союз благоденствия[11].
В традиционной речи, которую полагалось произнести каждому вступавшему в «Арзамас», Орлов предложил целую программу действий: «Показалось Орлову, что свободная стихия достаточно наполняет „Арзамас“, чтобы сделаться в нем преобладающею. Он задумал приступить к его преобразованию и дать ему новое направление… Дабы дать занятие уму каждого, предложил он завести журнал, коего статьи новостью и смелостью идей пробудили бы внимание читающей России. Расширив таким образом круг действий общества, он находил необходимым и умножить число его членов… предлагал… учреждать небольшие общества, которые бы находились в зависимости и под руководством главного», — писал Ф. Ф. Вигель.
Д. Н. Блудов ответил Орлову от имени арзамасцев вежливой отповедью. Но с этого времени существование общества стало клониться к закату, а в 1818 году его заседания прекратились, поскольку «…неистощимая веселость скоро прискучила тем, у коих голова полна была великих замыслов; тем же, кто шутя хотели заниматься литературой, странно показалось вдруг перейти от нее к чисто политическим вопросам» (Ф. Ф. Вигель). Однако вопросы эти так или иначе вставали перед каждым — и бывшие арзамасцы по-разному ответили на них:
А. С. Пушкин — в 1820 году сослан за политические стихи;
Н. И. Тургенев — с 1818 года член Союза благоденствия, в 1824 году покинул Россию, по делу декабристов заочно приговорен к пожизненной каторге;
Д. Н. Блудов — министр внутренних дел при Николае I, в 1826 году — член Верховного суда по делу декабристов;
С. С. Уваров — министр просвещения при Николае I (вернее, гонитель просвещения, поскольку усматривал в нем опасность вольнодумства);
Ф. Ф. Вигель — глава Департамента иностранных вероисповеданий при Николае I; в 1836 году после публикации «Философического письма» П. Я. Чаадаева в журнале «Телескоп» написал на Чаадаева донос.
В. А. Жуковскому, далекому от всяких крайностей, много пришлось заниматься «вопросами политическими»: ходатайствовать за Пушкина, Н. И. Тургенева, В. К. Кюхельбекера… Всю жизнь он за кого-нибудь вступался, помогал, поддерживал.
